пятница, 6 сентября 2013 г.



В конце 90-х годов ХХ века стало совершенно очевидно, что постмодернизм стал уходить из мейнстрима отечественного литературного процесса на периферийное положение. С одной стороны, проявилась «витальность, неисчерпаемость традиционной литературы» и молодую поэзию и прозу охватил дух ностальгии по Большому стилю (Н.Б.Иванова). С другой стороны, элементы постмодернистской эстетики и поэтики (артистизм стиля и языка, интертекстуальность и связанный с ней интерес к классической литературе, демократизм и т.п.) закрепились и проявились в произведениях писателей реалистической традиции. Они обогатили их творчество, расширили диапазон возможностей. Так, к концу 90-х годов литературоведение и критика идентифицируют в мейнстриме российской словесности художественную систему, называемую «новый реализм» («постреализм»).
Сущность постреализма как художественной парадигмы может быть кратко обозначена формулой: поиск смысла человеческого существования внутри экзистенциального хаоса, – но не компромисс с хаосом, а противоборство с хаосом, трагическое для человека, но и достойное его духовной сути [Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н.]


«Постреализм во многом подпитывается постмодернистскими открытиями и даже, более того, восполняет ту культурную работу, которая постмодернизму оказалась не по плечу, (…) постмодернизм (…) «потерял» конкретного живого человека с его болью, с его судьбой: человек постепенно оказался замещенным пучком взаимоисключающих культурологических ассоциаций», – отмечают Н.Лейдерман и М.Липовецкий.[1] В работах «Реализм как заключительная стадия постмодернизма» и «Реализм как преодоление одиночества» Карен Степанян также пишет о том, что, вне зависимости от религиозности авторов, все произведения «нового реализма» имеют нечто общее. Их объединяет то, как «существующий в них художественный мир ориентирован – открыто, а возможно, и в глубоком подтексте – на реальность существования высших духовных сил, Царствия небесного». «Рождение» Алексея Варламова, «Последний рассказ о войне» Олега Павлова, «Кавказский пленный» Владимира Маканина, «Фетисыч» Бориса Екимова, «Странник лжи» Дмитрия Бакина – как раз примеры произведений «нового реализма». В статьях «После будущего. О новом сознании в литературе» и «Прото-, или Конец постмодернизма» философ и теоретик Михаил Эпштейн также свидетельствует о кризисе постмодернизма, о «метареализме» и «новой искренности», пришедших на смену тотальной иронии даже в произведениях современного концептуализма (самого разрушительного и агрессивного постмодернистского течения).
Попытку теоретического обоснования «постреализма» сделали в программной статье «Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме» Наум Лейдерман и Марк Липовецкий. Называя «постреалистами» В.Маканина, Л.Петрушевскую, М.Харитонова, А.Королева, С.Довлатова, Ф.Горенштейна, А.Иванченко, А.Дмитриева, М.Палей, П.Алешковского, авторы на основе анализа их произведений делают вывод о рождении новой художественной парадигмы. «В ее основе лежат универсально понимаемый принцип относительности, диалогического постижения непрерывно меняющегося мира и открытость авторской позиции по отношению к нему». Сложилась эта парадигма, по мнению исследователей, через преодоление постмодернизма на основе новой эстетики М.Бахтина, экзистенциального реализма А.Платонова, М.Зощенко, обэриутов, в условиях новой поликультурной реальности. Н.Лейдерман и М.Липовецкий идентифицировали и обосновали существование в новейшей литературе трех ветвей постреализма:
универсалистской с постановкой "вечных" вопросов (В.Шаров «Репетиции», А.Иванченко «Монограмма», Ф.Горенштейн «Псалом»);
семейной, в которой мироздание ограничено данной семантикой (В.Маканин «Лаз», проза Л.Петрушевской, М.Палей «Кабирия с обводного канала», А.Дмитриев «Воскобоев и Елизаета», П.Алешковский «Старгород»);
диалогической, связанной с постмодернизмом лишь элементами поэтики и представляющей диалог между Миром и Текстом (М.Харитонов «Линии судьбы, или сундучок Милашевича»).
«Свобода» и «смысл» определяются ими как фундаментальные ценности постреализма , а «пустота» – как «одна из главных эмблем постреалистической модели мира».
В настоящее время вышел целый ряд работ, посвященных различным аспектам текущего литературного процесса:
– проблемно-тематическому (А.Большаковой о русской деревенской прозе [46], М.Зигидуллиной о пушкинском мифе в конце ХХ века, В.Чалмаева о фронтовых страницах русской прозы 60 – 90-х годов);
– жанровому (М.Звягиной об авторских жанровых формах в русской прозе конца ХХ века, Б.Ланина, М.Боришанской о русской антиутопии        ХХ века);
– стилевому (Б.Дубина, Е.Тихомировой, Б.Парамонова, О.Холмогоровой  и мн. др.);
– модусу художественности (В.Заманской об экзистенциальной традиции в русской литературе ХХ века, В.Ерофеева о модусе зла и др.).
Результаты обзора научных исследований, посвященных писателям текущего литературного процесса, указывают на интерес к творчеству А.Битова, Ю.Буйды, Б.Екимова, Вен.Ерофеева, В.Маканина, Л.Петрушевской, В.Пелевина, В.Распутина, С.Соколова, А.Солженицына, Т.Толстой и др. Исследованы формотворческие тенденции в прозе конца ХХ века, отечественная проза рубежа ХХ – ХХI веков в аспекте «вторичных художественных моделей» (Сорокина Т.В.)


Итак, школьная методика преподавания литературы в настоящее время имеет теоретическую и методологическую базу для изучения отечественной прозы рубежа ХХ – ХХI веков. Обзор литературоведческих работ показывает: текущий литературный процесс чрезвычайно сложно поддается систематизации, структурированию. Это связано с радикальными переменами в политической, социальной и культурной жизни страны, с изменением роли литературы в обществе. Не решен окончательно вопрос о периодизации современной литературы. Нет четкой границы, разделяющей критический и литературоведческий подход к заметным явлениям литературной жизни трех последних десятилетий (1986 – 2000-х г.г.). Вместе с тем, современные исследователи пытаются не только зафиксировать наиболее значимые факты текущего литературного процесса, но и систематизировать их, выделяя отдельные явления в составе целого. Применение более сложных модусов научности (идентификации, объяснения, концептуализации) свидетельствует об отдельных и редких попытках представить текущий литературный процесс как линейный, разворачивающийся в хронологических рамках двух последних десятилетий.
В литературоведческих и критических работах о современном литературном процессе встречаются разные типологические подходы к анализируемым явлениям: традиционный «метод – жанр – стиль», собственно жанровый, проблемно-тематический, «дискурсивный» (например, «Сетература»), монографический, через модус художественности или через призму понятия о художественном мире отдельного писателя (например, «Под знаком Набокова»). Это позволяет увидеть всю панораму стремительно меняющегося литературного процесса.



Примечание: Обозначенные знаком «*» статьи см. на сайте «Журнальный зал»
[1] // Новый мир. – 1993. – №7. – С.238.
[2] Маркова Т.Н. Формотворческие тенденции в прозе конца ХХ века. – Екатеринбург, 2003.

четверг, 13 июня 2013 г.

Статьи на других веб-ресурсах

Урок внеклассного чтения по роману Г.Владимова "Генерал и его армия"

Текст статьи

Урок внеклассного чтения по рассказам Б.П.Екимова

Текст статьи



С.П.Залыгин "Уроки правнука Вовки"





Ставил ли С.П.Залыгин в рассказе «Уроки правнука Вовки» перед собой задачу напомнить о фонвизинском Недоросле – неизвестно. Но опытный читатель сам в состоянии обнаружить типическое и соотнести в своем сознании классический образ-персонаж и его современного «двойника». Обращение к архетипическому образу всегда определенным образом подчеркивает проблемно-тематическую связь с предтекстом. В данном случае, отмечают учащиеся, обозначается близость позиций двух авторов: и в классическом образце, и в современном тексте утверждается необходимость нравственной самостоятельности и ответственности человека за свои поступки. Проблемно-тематическая связь комедии «Недоросль» и рассказа «Уроки правнука Вовки» оправдана не только использованием современным писателем архетипического образа, но и тем, что современное произведение продолжает просветительскую традицию русской классики, вновь затрагивает вопросы гражданственности и с тревогой смотрит в будущее.
 
      Главный герой залыгинского рассказа – Юрий Юрьевич Подлесский, в какой-то степени, – современный Стародум. Он, всю жизнь в меру сил помогавший шести поколениям своей семьи: бабушке, отцу с матерью, жене, сыну, внуку, – теперь помогает и правнуку Вовке. Семья двенадцатилетнего недоросля (отец, мать, сестра-студентка) временно уезжает из Москвы в Европу. Для того чтобы не отрывать от учебы Вовку, его оставляют на попечении Юрия Юрьевича. Взаимоотношение прадеда и правнука трудно назвать просто взаимонепониманием. Это уже не конфликт двух поколений, отцов и детей: между героями слишком большая разница в возрасте. Юрий Юрьевич Подлесский в рассказе выступает как наблюдатель зарождения какой-то совершенно новой для него формы общественной жизни, представителем которой как раз и является правнук Вовка. Наблюдения эти питают мучительные размышления пожилого человека о том, где же и когда произошла в его жизни и жизни его современников та ошибка, что привела к появлению совершенно беспринципных и безнравственных взглядов мальчишки.
Вовка насмешливо зовет Юрия Юрьевича «дедка» (звучит как «детка»), унижает его и бесцеремонно перебивает в разговорах. На все вокруг он уже имеет свое мнение, достаточно циничное; не желает учиться – однако хочет быть лидером среди сверстников, уже курит и засматривается на девочек. В школе Вовка издевается над товарищем, страдающим энурезом, и сожалеет, что болезнь проходит (не над кем будет смеяться). Он остается ночевать у товарища, не предупредив прадеда, забыв позвонить домой. Абсолютное отсутствие совести показано и через восхищение героя удачей друга Веньки Соколова. Тот заработал 300 долларов за полчаса, постояв «на стреме» во время ограбления. «А пускай родители зарабатывают, тогда Венька не будет кнопочку нажимать», – цинично заявляет Вовка Юрию Юрьевичу на его недоуменный вопрос об ответственности за соучастие в преступлении.
Прадед, привыкнув ко всему в жизни относиться ответственно, со всей серьезностью пытается помочь Вовке учить уроки: ботанику (о картофеле), литературу (о Распутине и его «Уроках французского»), историю (о Чингисхане). И уроки эти, по мнению критика Ольги Славниковой, нужны прежде всего ему самому. Они помогают Юрию Юрьевичу осмыслить свою собственную судьбу и воскресить в памяти события минувших лет, помогают расширить границы познания и испытать радость узнавания нового.